История начинающего предпринимателя

Скачать книгу в форматах:

Читайте онлайн:

«Лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся!» Илья Ильф и Евгений Петров      Первый свой швейный опыт я получил во время затяжной болезни, когда я после тяжелой операции несколько месяцев отлеживался сначала в больницах, а потом дома.      Это было время перемен. Только что закончилась пятилетка пышных похорон генсеков. Поочередно похоронив маразматика Брежнева, бывшего чекиста Андропова и чокнутого на идеологии Черненко, высшее партийное руководство страны назначило на пост Генерального секретаря молодого и здорового Горбачева. Было похоже, что пышные похороны всем надоели, и партийная верхушка решила, что молодой и здоровый лидер дольше проживет. Горбачев сразу объявил, что впереди всех нас ждет перестройка, ускорение и социализм с человеческим лицом. То бишь, раньше социализм был со свиным рылом, – быстро смекнул народ. Партия привычно взяла под козырек и повернула в указанном сверху направлении, ускорившись и перестроившись. Тем временем в магазинах страны исчезли последние продукты, и даже истинно русский антидепрессант и последняя надежда бюджета – водка. Спиртные напитки стали продавать по талонам – бутылка в месяц на брата, а за самогоноварение можно было схлопотать пару лет общего режима. Это и стало началом конца. Пить без закуси еще можно, а вот жить и без водки, и без закуси уже никак нельзя. Раздираемая противоречиями огромная страна полетела в пропасть. Не понимали этого только дети в детских садиках, где привычно кормили три раза в день, и в самом ЦК КПСС.      1986 год громыхнул на весь мир катастрофой на Чернобыльской АЭС. Это был первый аккорд в похоронном марше советской империи. Я к тому времени уже сделал социалистическую карьеру на атомной электростанции на Урале. Взамен получил «двушку» в новостройке, румынский гарнитур в кредит и командировку в Чернобыль на ликвидацию аварии. Чернобыль мне вышел боком, обострилась старая язва, и я угодил на операционный стол.      Так вот, отлеживался я дома после операции по поводу этой самой язвы и думал, чем бы заняться. Точнее, где бы денег взять, так как больничный не покрывал текущих семейных затрат и взносов по кредиту за мебель. Первым шагом к светлому будущему моложавый генсек разрешил в стране индивидуальную трудовую деятельность. «Это очень кстати!», – решил я и достал из кладовки старую ножную швейную машинку подольского производства. Машинка была единственным наследством, оставленным мне мамой. Вспомнив, что мама всегда «шила на людей», и, помножив мамины гены на свое упорство, я решил, что могу стать, если не великим кутюрье, то хорошим портным уж точно. Для начала я распорол свои старые фирменные джинсы, сделал с них выкройку, порезал кусок завалявшейся дома «плащевки» и начал шить. Машинка не слушалась, пыталась строчить в другую сторону, нитки беспрерывно рвались, но мое упорство было сильнее. Первые штаны получились неказистыми, как и вся объявленная в стране перестройка, смотреть без слез на них было нельзя. Носить невозможно. Я все распорол и начал сначала. Раз на пятый вышло то, что можно было надеть. Начало положено!      Впереди меня ожидала интересная жизнь – индивидуальная трудовая деятельность. Те, кто говорят, что в то время начать свое дело и разбогатеть было просто – по той причине, что, чтобы ты ни сотворил, все легко было продать при пустых-то магазинных полках – похожи на всеумейку-слесаря. Помните, из анекдота, когда на вопрос журналиста:      – А вы, правда, все умеете?      Он уверенно ответил:       – Все!      – А вот на пианино играть умеете?      – Никогда не пробовал, но думаю, что смогу!      В магазинах ведь на самом деле ничего не было, вообще ничего. «Плащевку» и джинсовую ткань отечественного производства мне высылала двоюродная сестра из Ивановской области, отрезы тканей она покупала у «несунов». Так именовались, мягко говоря, не совсем «чистые на руку» работнички, чьими усилиями ткани с комбината исчезали в неизвестном направлении, минуя магазины. Молнии и нитки поставлял мне мой друг с Украины, обменивая их у поляков на сковородки. А сковородки, в свою очередь, я доставал на местном уральском заводе. Швейные машинки восстанавливали из списанного на швейной фабрике хлама местные «кулибины», мои знакомые ребята с атомной станции. А когда удалось достать настоящий промышленный оверлок, то моему счастью не было предела. Бирки под фирму выжигал приятель-художник, используя кусочки кожи от старых портмоне. Вершиной кооперативной выдумки были серебристые наклейки на пряжки с красивой надписью «Glakso». Надпись вырезалась из фольгированных упаковок индийского слабительного «Глаксена», которого в аптеках было навалом. Вот так, не без помощи далекой Индии, и появилась на уральской земле моя первая швейная фирма – «Glakso». Штаны новой фирмы пользовались успехом у друзей и знакомых, а еще влет продавались в комиссионных магазинах.      Единственное, что было просто, – это получить разрешение на индивидуальную трудовую деятельность. Плати 40 рублей, получай патент и шей штаны целый год. Патент выдавался только при наличии основного рабочего места и подразумевал эту самую деятельность в свободное от труда на благо страны время. То бишь, днем горбатишься на государство, а ночами – строчи на машинке, сколько влезет. Шить самому мне быстро надоело, и через пару месяцев у меня уже трудились две портнихи-надомницы. Я занимался снабжением, сбытом, кроем и разработкой новых моделей. Портнихи только на машинках строчили, сшивая детали, и выдавали по пять штанов в день. Главной проблемой стало не количество, а качество. Портнихи никак не понимали, почему я так строго требую идеально ровную строчку и точное соблюдение технологии.      – Ведь и так все покупают, – недовольно говорили мне они.      – Делать надо хорошо или никак, – стоял я на своем, возвращая брак на переделку.      В комиссионках действительно все покупали, а продавщицы диву давались, когда этот парень все успевает – и на атомной станции трудиться, и такую кучу штанов отшивать. Тогда я вынес главную заповедь любого бизнеса – деньги дает только хорошая организация и поток! Но просто производством штанов на потоке заниматься было скучно. В моей изобретательной голове рождались новые модели: с простроченными накладными карманами, на безразмерном поясе с вшитой в пояс резинкой, и даже однажды родился такой монстр, как штаны с отстегивающимся подкладом. Подклад шился из теплой байки (была такая ткань, из нее шили детские пеленки и халаты для бабушек) и пристегивался к штанам с помощью бретелек от женских лифчиков. По замыслу, штаны становились всесезонными и служить обязаны были долгие годы – и зимой, и летом. На деле все это, скорее всего, разваливалось после третьей стирки, но я этого уже не видел. В магазинах по-прежнему были только пустые полки да злые продавщицы, и всю мою продукцию в комиссионках скупали «на ура». Разбирали даже всесезонных «монстров», что вызвало у меня прилив самоуважения и мысль о создании собственной коллекции оригинальных моделей. Кроме штанов из «плащевки» успешно шились джинсы и юбки из джинсовой ткани. В моде были «варенки» – хит 80-х. Отечественная джинсовая ткань тереться и вариться обычным способом упорно не хотела, пришлось изобретать оригинальный способ химической «терки». Джинсуха сначала обрабатывалась марганцовкой, а затем марганцовка вытравливалась вместе с краской перекисью водорода. Джинсы получались серо-голубыми и издалека катили под «вареную фирму». Рентабельность швейного производства зашкаливала за тысячу процентов.      Через некоторое время я вдруг обнаружил, что мой диплом инженера, годы дальнейшей упорной работы и вся с таким трудом сделанная карьера начальника смены атомной станции, которой я так гордился, денег приносила значительно меньше, чем эта, так называемая, индивидуальная трудовая деятельность.      К этому времени врачи окончательно поставили крест на моей мечте сделать большую карьеру в атомной энергетике, запретив работу в зоне радиоактивного излучения. Это был конец всему, конец мечтам о карьере, ведь на атомной станции любая сколько-нибудь серьезная работа связана с допуском на пребывание в зоне с повышенным радиационным фоном. Я не мыслил своего будущего без атомной энергетики, хотя бы потому, что я больше ничего не умел. Столько лет упорного труда, и все зря. Впереди серое безликое будущее инженеришки в каком-нибудь второстепенном отделе с мизерной зарплатой. Жизнь ударила с той стороны, с которой не ожидалось, и ударила сильно.      Директор станции, очень умный и интеллигентный технократ, посмотрел на заключение врачей и сказал:      – Сходи-ка ты пока в отпуск и в отгулы, у тебя ведь за это время много отгулов накопилось. А я, может, что-нибудь придумаю.      Дело в том, что пока я зализывал раны после Чернобыля, жизнь в стране сильно изменилась. Коммунистические правители, устав бороться с тотальным дефицитом, разрешили народу самому решать свои проблемы, издав «Закон о кооперации в СССР». С самой высокой трибуны раздавались призывы развивать ленинскую кооперацию. Звучало это как «Спасайся, кто может!». Народ спасаться не спешил, все ждали, что новоявленный НЭП быстро закончится, и нэпманов начнут сажать пачками. Тогда правители спустили на все крупные предприятия план по товарам народного потребления. Большую глупость придумать было сложно. Где АЭС и где – товары для народа. Но жираф большой, ему видней. А чтобы совсем всем стало ясно, предупредили: «Не будет товаров – не будет премий». Под эту глупость и выбил директор в штатном расписании должность помощника директора по коммерческим вопросам. Вот эту должность он мне и предложил. Должность, в общем-то, надуманная и с маленькой зарплатой.      – Ничего, – успокаивал меня директор. Через год заместитель директора по общим вопросам уходит на пенсию. Пооботрешься, присмотришься, а там и в замы перейдешь. А пока иди и без товаров для народа не возвращайся.      – Понял! – сказал я и с головой окунулся в новую увлекательную жизнь под названием «предпринимательство». Через некоторое время в городке был создан «Центр кооперативной деятельности». Теперь все желающие в свободное от работы время могли подработать под крышей центра, кто во что горазд. Народ радостно принялся зарабатывать деньги. Бригады чинили стулья, ремонтировали крыши, строили, строгали, пилили. Появились видеосалоны, студии звукозаписи, все это крутилось под крышей Центра, честно отстегивая ему десятину от заработанных денег за бухгалтерию и юридическую помощь. Бухгалтером Центра я, конечно, пригласил главного бухгалтера АЭС. Станция и платила почти за все выполненные работы, и главный бухгалтер одной рукой подписывал счета, а другой платежки. Даже вторую подпись себе сделал, дабы хоть как-то документы отличались друг от друга…      Это действительно было время перемен. Интересно было все. Я сутками пропадал на работе, занимаясь организацией новых направлений кооперативной деятельности, но особой любовью пользовалась швейка. Кроме взрослых портних, появилась бригада школьниц в подшефной школе. Заключили договор с близлежащей швейной фабрикой. Фабрика передала школе два десятка старых швейных машинок и даже выделила списанный, но еще рабочий оверлок для обметки швов. Машинки беспрерывно ломались, но мои ремонтники творили чудеса, собирая одну рабочую из двух-трех сломанных. Вечерами после уроков школьницы старших классов шили платья и сарафаны. На той же швейной фабрике закупался готовый крой, и школьницам лишь оставалось сострочить все это, не перепутав верх с низом. За сарафанами стояла очередь покупательниц, и большинство продукции продавалось на месте, не доходя до магазина. Довольны были все: дамочки получали вполне себе модные платья и сарафаны, кооператив – красный флаг и план по товарам народного потребления. Школьницы рвались в кооператив хоть и за небольшим, но собственным заработком, их мамы звонили вечерами и упрашивали взять свое чадо в швейный класс. «Возьмите дочку на работу, а то она в подъездах вечерами околачивается. За ней ведь не усмотришь. Того и гляди, в подоле принесет», – умоляла меня одна из родительниц.      Ленинская кооперация, про которую говорил генеральный секретарь, успешно развивалась. В перерывах между обеспечением вполне половозрелых девиц дозволенным мамой занятием, а местных женщин – ходовым ширпотребом, я закупал компьютеры для АЭС, а потом часть из них с выгодой перепродавал, покупал валюту для предприятия, менял кирпичи на трубы и наоборот. В общем, занимался тем, за что еще пару лет назад меня могли посадить всерьез и надолго.      Однако через год, как и планировалось, заместитель директора по общим вопросам ушел на пенсию, я пересел в новое кресло. Это была головокружительная карьера, но она не радовала. Вместе с должностью и властью на меня обрушились все проблемы сложного многоликого хозяйства градообразующего предприятия. Кроме вспомогательных цехов станции, где работало больше тысячи человек, у зама по общим вопросам под патронажем находились все службы городка – медсанчасть, детские садики, отдел рабочего снабжения и прочее, и прочее. На улицу стало невозможно выйти. Казалось, все жители городка меня знали, и все от меня что-нибудь хотели: место под гараж, кирпичи на стройку, работу для родственника и просто «денег на жизнь». Телефоны в кабинете беспрерывно звонили с утра до вечера. После работы просители поджидали на проходной, показывали какие-то справки, разные бумажки и даже фотографии своих детей. Самое плохое, что на это «сладкое» место метило сразу несколько руководителей станции «солидного» возраста, и в их лице я получил злющих врагов-завистников. Из всеми уважаемого высококлассного технического специалиста я превратился в смесь цербера с завхозом.      – Ничего, привыкнешь – через годик научишься их всех в шею гнать, и жизнь наладится, – успокаивал меня директор.      Привыкать я не хотел. И, несмотря на огромный риск, я плюнул на карьерную лестницу государственного служащего, уволился и с головой окунулся в этот очень интересный, но весьма тернистый путь предпринимательства.      Правители наши тем временем успешно вырубали виноградники в Молдавии и в Крыму, тратили остатки золотовалютных запасов страны и ругались в Верховном совете. Экономикой и народом не занимался никто. Крах системы и развал империи был неизбежен, но все же, когда в августе 91-го кучка безумцев объявила в стране чрезвычайное положение и закрыла на даче в Форосе Горбачева, я испугался не на шутку.      – Тебя первого посадим, – обрадовал меня утром замдиректора станции по режиму, убежденный коммунист и бывший вояка.      – За что? – наивно спросил я.      – А чтоб не высовывался. А если найдем за что, то и расстреляем, – уверил он меня.      Провинция разделилась на два лагеря и замерла в ожидании развязки. По телевизору мирно вытанцовывали «Лебединое озеро», в Москве происходили какие-то бурные события, но мы об этом могли лишь догадываться. ГКЧП прожил три дня и почил с миром, Союз развалился, и к власти пришел «царь Борис». Началась новая история многострадальной страны. Казалось бы, опасность возврата к прошлому миновала, и наконец-то российский народ, получив экономическую свободу, начнет по-настоящему работать, и страна расцветет и разбогатеет.      Я уже мечтал о собственном доме моделей и большом швейном предприятии. Уже дважды в городке проходили показы современных моделей одежды, где не только длинноногие девицы, но и дамы более солидного возраста гордо расхаживали на сцене местного Дома культуры в моих платьях, куртках и джинсах. Я благосклонно принимал аплодисменты и поздравления. Но самой большой наградой, конечно, были благодарные глаза русских женщин, изголодавшихся за годы социалистического дефицита по красивым вещам. Но, видимо, наши новые правители не нуждались в собственном производстве. Обещанные налоговые льготы для производственных кооперативов оказались блефом. Обнищавший народ ринулся в челночный бизнес. Конкурировать с хорошо отлаженным турецким производством ширпотреба новорожденные кооперативы были не в силах. Ребенок выглянул из пеленок и благополучно умер. В стране стало не выгодно производить свое, зато стало выгодно торговать чужим. Я тоже не смог избежать соблазна быстрых денег, а зря…      До сих пор я очень люблю иногда бесцельно бродить по магазинам. Рассматривая модели одежды с гордыми заграничными бирками, я часто думаю, что я бы смог сделать лучше, интереснее и, конечно, в разы дешевле.      Много лет спустя затеял я сменить шторы в своем новом офисе. Не доверяя расплодившимся фирмам, сам выбрал ткань, сделал дизайн-проект и раскроил ткань. Осталось только обработать края и сшить между собой детали. Эту нехитрую работу я доверил своей секретарше. Секретарша, совсем не юная и с виду вполне хозяйственная женщина, два дня мучила фирменную швейную машинку. Машинка упорно не хотела делать ровную строчку, морщила ткань и путала нитку. Секретарша шила, потом все порола, снова шила и опять порола. Наконец, выбрав свободное время, я сам сел за машинку. Через два часа шторы были готовы.      – Мастерство не пропьешь и никаким бизнесом не загубишь, – пояснил я ей, подавая готовое изделие. Она недоверчиво несколько минут разглядывала ровные строчки. Все было идеально. Это вызвало у нее шок. То, что я умею зарабатывать деньги, то, что в офисе бывают крупные бизнесмены и банкиры, ее совсем не удивляло, а вот то, что я сам умею шить и делаю это хорошо – это, в ее глазах, было вершиной всех мужских талантов.      Как-то старого еврея-портного спросили:      – А не хотите ли вы стать королем?      – Скажите, а у короля много свободного времени?      – Достаточно, он ведь король.      – Тогда – таки-да, ведь я еще смогу подрабатывать шитьем, – ответил старый портной.      Это звучит странно, но я его хорошо понимаю.      Швейка на всю жизнь оставила след в моей душе, как первая любовь, которой изменить можно, но забыть – нельзя.      В те далекие времена правила игры правители бездумно постоянно меняли. После введения нового налогового кодекса любое производство оказалось почти убыточном делом. Выгодной оказалась только торговля. Поручив швейку своему заму, я с головой ушел в торгово-закупочный бизнес. Покупать, а потом с выгодой продавать тоже нужно уметь. Это тоже очень интересно, но это уже совсем другая история… 6 1